Статья посвящена проблемам торгово-таможенной политики Петра I.
Вскоре после смерти Петра I его таможенная политика была подвергнута острой критике.
В правящих кругах России пришли к убеждению в недостаточности внутреннего производства и нецелесообразности его поддержки путем стеснения привоза товаров.
Переориентация началась в 1726 г., когда при рассмотрении вопроса о поощрении национального производства Верховный тайный совет подверг критике хозяйственную практику предыдущих лет, в частности, запрет на вывоз узких льняных тканей.
«В прежнее время у города Архангельского холстами большой торг был, много тысяч крестьян кормились и не малая пошлина в казну собиралась, а когда указ состоялся, чтобы не ткать узких холстов, но ткать холсты на широких бердах, то крестьянству прибыла не малая тягость, а в казну убыток, потому что Крестьянину широкого стану сделать нечем и широкого берда купить не может, а у иных крестьян и в избе столько места нет, где такой широкий стан поставить, да и широкие холсты за море мало потребны, больше узкие требуются, разорились от того крестьяне северные, у которых хлеба мало родится»
Затем в правительственных верхах был возбужден вопрос о целесообразности сохранения тарифа 1724 г. Первые жалобы на этот тариф поступили от проживавших в Петербурге английских, голландских и гамбургских купцов.
В их челобитной, поданой государыне Екатерине Первой в июле 1725 г., говорилось о том, что:
- Высокие пошлины крайне стесняли торговлю и делали невозможным привоз иностранных товаров, отчего и таможенный доход России понижался;
- Тариф 1724 г. неблагоприятно отразился на народе, который лишился возможности приобретать нужные для него предметы, так как внутреннее производство не соответствовало народным потребностям, а в скором времени развиться русские фабрики не могли вследствие недостатка капиталов у местных предпринимателей;
- Иностранным торговцам стало невозможно вести дело с русскими купцами, которые только могли покупать товары в кредит. Добиться же от последних уплаты должных денег было очень затруднительно, так как в Росси в то время не существовало законов о вексельных взысканиях.
Правительствующий Сенат, куда были переданы эти жалобы, возбудил вопрос о том, в пользу или в тягость купечеству послужил новый тариф. Об этом предмете приказано спросить мнения самого купечества.
Продолжительное время этим вопросом занималась Комиссия о коммерции — высший экономический орган страны во главе с А. И. Остерманом, к которому Коммерц-коллегия входила с рапортами.
Здесь было высказано немало критических суждений о состоянии отечественной промышленности.
К примеру, об игольном производстве:
«Игольная фабрика самая вредительная государству, понеже на одной фабрике ни единой доброй иглы не делают, от чего государство, паче крестьянство, терпит великую нужду в негодности тех игол и что иностранныя иглы продавались временем по 10 алтын тысяча, и иглы негодныя здешния продаются по 20 алтын и выше»
Для подобного заключения комиссия имела достаточно оснований.
Через несколько лет, в 1730 г., официальным расследованием было установлено, что многие фабрики являлись только ширмой, за которой мануфактуры пользовались предоставленными им привилегиями.
Хотя Сенат признал эти мнимые фабрики «недействительными», но тем не менее было решено сохранить за ними их права и даже обнадежить их дальнейшими привилегиями на случай, если бы они захотели превратиться в действительные фабричные предприятия.
Пятьдесят лет спустя после смерти великого царя-преобразователя из существовавших тогда, числом около 300, фабричных предприятий оказались возникшими только 22 еще при жизни Петра. Таким образом, то, что было создано волею царя, нередко поспешно и без соображения с внутренними потребностями народа и отсутствием необходимым элементов производства, просуществовало недолго.
В конечном счете, Комиссией о коммерции был выработан ряд торгово-промышленных мероприятий освободительного характера. Она высказалась против откупов, отдав многие предметы, например, табак, соль, в вольную торговлю, и отменила ряд стеснений, тормозивших развитие того или другого вида промышленности, сняла многие пошлины.
С 1726 г. началось понижение тарифных ставок по целому ряду статей.
В таком характере деятельности комиссии прямое отступление от направления Петра, нарушение его покровительственной системы.
После смерти царя-преобразователя был также положен конец насильственному отвлечению товаров от Архангельска к петербургскому порту. После Петра увидели, что к Архангельску провоз товаров был дешевле, чем к Петербургу, и поэтому нашли полезным отворить порт Архангельский, закрытый Петром.
Одновременно обнаружилась неспособность таможенной службы страны противостоять ввозу подкрадных, обидных товаров (контрабанды), приток которых провоцировался тарифом 1724 г.
Западную границу страны охраняла регулярные войска.
В конце царствования Петра I здесь существовало 15 крепостей: 11 морских на Балтике (Санкт-Петербург, Кронштадт, Шлиссельбург, Рига и др.) и 4 сухопутных: Псков, Великие Луки, Смоленск, Брянск. Вокруг крепостей была создана цепь форпостов.
В 1724 г. Петр I поручил Коммерц-коллегии иметь таможенные яхты-служители для всяких отправлений купеческих дел (спуск на воду первой такой яхты состоялся лишь в 1747 году). В то же время ничего похожего на пограничную стражу ни на морях, ни на сухопутных границах тогда не существовало.
Для противодействия беспошлинному привозу товаров через польский рубеж указом 1723 года по большим дорогам велено было учредить крепкие заставы, а между ними малые дороги велено лесом завалить, а где лесу нет, перекопать рвами, иметь разъезды.
Разумеется, такие меры не могли оказать серьезного противодействия контрабанде, тем более, разные товары могли водворяться не только непосредственно из-за границы, но и из западных губерний, где действовал тариф очень умеренный, сравнительно с общим.
Устройство таможенной службы при Петре I представляло мало гарантий против злоупотреблений со стороны ее должностных лиц. В допетровское время таможенными головами, по общему правилу, становились люди с хорошим послужным списком. В течение срока, на который они избирались, им строго-настрого запрещалось участвовать своими средствами в каких-либо торговых операциях.
Напротив, оберцольнерам было не только предоставлено право, но даже вменялось в обязанность принимать на себя товар, таможенная стоимость которого на границе намеренно занижалась.
Согласно приложению к тарифу 1724 гогда:
«Жителям надлежало смотрение иметь, ежели ли кто товары свои явит в таможне низкою ценой, а по осмотру оные выше той цены явятся, то те товары брать оным служителям себе, которые то усмотрят, и за них тому купцу, который те товары явит неверно, показанную от него при объявлении тех товаров цену, да сверх того еще по 20 процентов заплатит, и потом должны оные таможенные служители, положенную в тарифе пошлину, как с явленной от того купца цены, так и сверх того с 20 процентов заплатить»
Таким образом купцу-нарушителю выплачивалась сумма, равная объявленной стоимости с прибавлением одной пятой ее части. Отсюда вытекало то, что во-первых, оберцольнеры были вынуждены закрывать глаза на явные злоупотребления со стороны торговых людей, которые теперь могли без опасений занижать стоимость товара на 20%. Ведь если рублевый товар оценивался купцом в 80 коп., то таможенный чиновник, пожелавший оставить товар за таможней, должен уплатить купцу 96 коп. (80 коп. + 16 коп. интереса).
Купец только выигрывал от такой сделки, позволявшей развязаться с целой партией товара. Чиновник оставался внакладе‚ поскольку ему было невозможно реализовать даже за 96 коп. то, что торговец-профессионал продавал на месте за 1 руб.
Во-вторых, оберцольнеры были зависимы от купцов-перекупщиков.
При пересечении государственной границы в малообжитых местах, где реализация перекупленного таможенниками была чрезвычайно затруднена, стоимость перемещаемых товаров занижалась еще сильнее. Следствием этого всего было то, что в большинстве случаев цольнеры были принуждены соглашаться на купеческую оценку, как бы она ни была низка.
Зачастую же они искали только тех товаров, которые были нужны им самим, а остальное оставляли объявителю, не обращая внимания на оценку.
Невозможность оказывать противодействие подобным злоупотреблениям должна была вызывать у таможенных чиновников апатию к делу.
Денежное и иное содержание таможенников было крайне незначительным. Низшие чины вовсе не получали жалованья и должны были кормиться из таможенных доходов. К примеру, в Петербургской таможне в 1727 г, цольнер получал 125, контролер — 100, анбарный инспектор — 100, стемпельмейстер — 45, канцелярист — 100, копеист (3 чел.) — 30, досмотрщик (21 чел) — 20 рублей в год.
Неудивительно, что таможенные чиновники стяжали славу наиболее продажных. Их нравственный облик был настолько непривлекательным, что современникам порой казалось, будто в прежнее время все спорные вопросы в таможне решались быстро и справедливо, а звание таможенных голов стояло настолько высоко, что купцы обращались к ним за разбором своих исков, и они решали эти дела скоро и беспристрастно. Именно в это время возникли поговорки: «таможня вымощена золотом», «таможня золотое дно».
Непоследовательность таможенных преобразований петровской эпохи проявилась и в том, что одновременно с тарифом 1724 г. продолжала существовать откупная система, при которой откупщик имел лишь то обязательство перед государством, чтобы уплатить в конце года известную сумму. Заинтересованный в получении максимального дохода, он нередко занижал размер взимаемых сумм таможенных платежей против установленных тарифом 1724 г.
При таких условиях, нечего удивляться, что в рассматриваемое время лавки во всех городах России были завалены контрабандой.
Вы можете задать Ваш вопрос, отправив его на адрес электронной почты:
Комментариев нет:
Отправить комментарий