История вообще сложная и неоднозначная штука, тем более по прошествии многих веков. Про рыцарство тоже есть много противоречивых свидетельств. Давайте почитаем вот такое мнение:
Нет, пожалуй, в истории другого явления, которое находило бы столь искаженное отражение в современном массовом сознании, как рыцарство. Действительно, преображенное острогротесковым пером Сервантеса, пройдя сквозь призмы писателей-романтиков начала XIX в., марксистко-ленинской историографии, современной литературы, развенчивающей все и вся, и, наконец, через голливудские фильмы, рыцарство покрылось непробиваемой толщей вымыслов, небылиц, неумеренного восторга, насмешливого ерничанья и умышленного искажения фактов.
Король и воины. Французская миниатюра. Середина XV в.
Для большинства современных людей рыцарь представляет из себя нечто совершенно противоположное тому, кем он был в действительности. Немного чудак, бухающийся на колени перед всеми дамами, немного спортсмен, таскающий непонятно зачем на себе груду железяк, чуточку драчун, по большей части неудачливый (на манер Дон Кихота), маргинал, иногда (в голливудских фильмах) борющийся за свободу «раскованной личности». В общем, личность странная, чудаковатая, а уж если как-то и проявляющая себя с сильной стороны, то исключительно в противопоставлении «несправедливому» и «непонимающему» его обществу.
Нет ничего более абсурдного, чем подобное видение рыцарства. Прежде всего, когда говоришь об этом сословии, необходимо четко отдавать себе отчет в том, что рыцари являлись не только представителями элиты общества своего времени, но, и более того, они, собственно говоря, составляли подавляющую часть элиты средневековой Европы. Действительно, рыцарство зародилось в Западной Европе на рубеже X-XI вв. в качестве военного сословия, состоящего на службе крупной земельной аристократии.
Однако очень скоро идеалы, образ жизни и стиль поведения этих элитных воинов стали распространяться на все дворянское сословие, включая высшую аристократию и самих королей. К концу XII в. практически все западноевропейское дворянство (за исключением той его части, которая выбрала духовную карьеру) проходит через церемонию посвящения в рыцари. В XIII в. слова «рыцарь» и «дворянин» стали практически синонимами. В это время ритуал посвящения становится все более торжественным и пышным, требования, предъявляемые к вступающему в рыцарское сословие, все более высокими.
Битва. Миниатюра XIII в.
В результате в XIV, а тем более в XV вв. далеко не все дворяне могли удостоиться этой дорогой чести. Но если не все они в это время становились рыцарями, то не по причине нежелания, а в основном вследствие недостаточных материальных средств. Не прошедшие посвящение мелкопоместные дворяне чаще всего сохраняли скромный титул оруженосца, который тем не менее предполагал при благоприятном стечении обстоятельств возможность посвящения в рыцари.
Самое же главное, что идеалы и образ жизни рыцарства были безусловным образцом для всего дворянского сословия. Таким образом, все те, кто реально сосредотачивал в своих руках власть, являлись рыцарями.
Король, «региональные власти», командование всеми войсками и прочими «силовыми структурами» — все это рыцари. Рыцари были не маргиналами и чудаками, они составляли стержень, становой хребет всего общества, именно они решали — мир или война, распоряжались всеми материальными благами, вершили правосудие, определяли политику государства, и, наконец, безраздельно господствовали в мире светской идеологии и светского искусства.
В XIV-XV вв. развитие мануфактур и торгового обмена все более повышало роль буржуа, торговцев и организаторов производства в жизни общества. Однако это было лишь самым началом того долгого процесса, который приведет в XIX-XX вв. буржуазию к главенствующей роли в социальной, политической и идеологической сферах. В описываемое нами время буржуазия, даже богатая, была еще ничтожно слаба в области политической, а в области же идеологической ее роль сводилась практически к нулю: «ей еще нечего было сказать и поведать миру», — как метко заметил крупнейший специалист по истории средневековой Франции Ю.П. Малинин.
Истинной элитой общества, знатью являлись лишь те, кто выполнял свой воинский долг. Вся аристократия была насквозь проникнута воинскими рыцарскими идеалами и менталитетом.
Рыцарь. Миниатюра XIII в.
Несмотря на то, что в XIV-XV вв. аристократическое сословие становится все более закрытым для проникновения в него простолюдинов, и в это время сохранялось убеждение, что выполнение воинского долга способно облагородить человека и ввести его в замкнутый круг знати.
Знаменитый французский рыцарь Жан де Бюэй, автор прекрасного романа «Жуван-сель» писал: «…кто не знатен по происхождению, становится таким благодаря оружию и воинской службе, которая знатна сама по себе». Таким образом, знатность рассматривалась не только как наследственный дар, но и как нечто, что можно заслужить только оружием на поле чести. Богатство же само по себе не рассматривалось как достоинство человека. Считалось, что оно было нужно королям и знатным сеньорам для проявления щедрости.
Как указывалось в трактате того времени, королю «необходимо иметь богатство и копить сокровища, чтобы при необходимости он мог щедро оделять честных людей, дабы они помогли ему защитить и себя, и страну от врагов…»
По отношению же к богатству, нажитому «бизнесом», идеологи рыцарства не щадили презрительных эпитетов. Чувствуя подсознательно, а может быть и сознательно, где зародится та сила, которая разрушит их традиционный, построенный на идеологии меча мир, рыцари явно враждебно воспринимали буржуа, считая его элементом, вредным для общества. Вот как восклицал в XV в. знаменитый бургундский историограф
Жан Молине: «…а вы, богатые буржуа, не имеющие понятия о чести и наслаждении славой, будучи врагами общественного блага и всякой доблести, не способны понять… благодаря кому и за чей счет вы живете и наслаждаетесь мирским счастьем; ведь вы в безопасности мирно живете, а рыцари — в постоянных схватках со смертельной опасностью; вы спите, защищенные, спокойно в городах, а они — в открытом поле, с мечом в головах; вы живите в мечтах умножить свои имущества, они умирают за вас и ради вашего богатства!»
Но пока буржуа были еще далеки от своего политического триумфа, и миром полностью распоряжалась аристократия, выковавшая свои громкие имена под звон мечей и грохот ломающихся копий. Эти люди не только принимали политические решения, но и в случае военного конфликта по долгу своего положения, по самой сути своего существования должны были первыми встать в ряды бойцов.
Святой Людовик в битве при Тайбуре. Французская миниатюра. Середина XV в.
Французская монархия, которая с особой ясностью воплощала в себе идеалы рыцарства и его сословного долга, является, пожалуй, самым ярким примером реальности данной моральной и этической схемы. Король Людовик VI (1108-1137), один из первых в династии Капетингов, был отважным воином и чуть ли не каждый год водил своих рыцарей в битвы и походы. Его сын, Людовик VII (1137-1180), лично возглавил крестовый поход. В битве при горе Кадмус все рыцари, сражавшиеся вокруг короля, погибли, и он остался один на один с десятками врагов.
Но король, как пишет хроникер, своим окровавленным мечом срубал головы и руки тех, кто осмеливался к нему приблизиться. Ему удалось прорваться до брошенного коня и благодаря наступавшей темноте вырваться из кольца врагов. Король вернулся в лагерь весь окровавленный, в доспехе, утыканном стрелами. Его сын Филипп II Август (1180-1223) также лично возглавил крестовый поход и во время штурма Сен-Жан-д’Акра не раз водил своих воинов в самые отчаянные атаки. Когда же он вернулся на родину, и ему пришлось отражать нападение коалиции, ведомой германским императором, он лично возглавил свою армию, несмотря на то, что в этот момент ему было почти 50 лет (возраст по тому времени весьма почтенный).
В битве при Бувине 27 июля 1214 г. король был сбит с коня немецкими пехотинцами. В течение нескольких минут он остался один на один с десятками врагов и только благодаря своей отваге и тяжелой руке с мощным мечом сумел выстоять и был спасен подоспевшими французскими рыцарями.
Его сын Людовик VIII (1223-1226), хотя и правил всего три года, но успешно руководил многими военными кампаниями — как при жизни своего отца, так и во время своего короткого правления. Интересно, что когда его отец громил немцев под Бувином, сын в качестве наследного принца командовал другой армией, которая наголову разгромила английскую армию при Ларош-о-Муане (2 июля 1214 г.).
Неоднократно он подавал пример своим исключительным личным мужеством. Недаром современники дали ему прозвище Людовик VIII Лев. Его сын Людовик IX Святой (1126-1270) в битве с англичанами под Тайбуром не просто увлек свои войска на штурм моста, а лично взял его штурмом, опрокидывая своей могучей палицей всех, кто вставал у него на пути. Этот король возглавил два крестовых похода. В первом из них он подал пример такой доблести и самопожертвования, что заслужил восхищение даже своих самых заклятых врагов.
В трагической битве под Мансурахом король был в самой гуще схватки. «Людовика не остановили ни стрелы, летящие со всех сторон, ни греческий огонь, который пылал на его доспехах и на сбруе коня, а его верный историограф Жуанвиль удивлялся, как король не погиб в этом бою, объясняя это разве что чудом и всемогуществом Бога…» Этот список можно было бы продолжать еще очень долго.
Битва при Куртре. Миниатюра из «Больших французских хроник». Середина XV в.
Но в завершение хотелось бы отметить только поступок короля Иоанна II Доброго (1350-1364) из династии Валуа. Этот король не был блистательным полководцем и потерпел поражение при Пуатье (19 сентября 1356 г.). Когда битва была уже проиграна и англичане добивали продолжавших сражаться французских рыцарей, Иоанн II непоколебимо оставался на месте, решив не отступить ни на шаг. Обладая огромной физической силой и великолепно владея оружием, могучий король крушил направо и налево своей огромной секирой, разя насмерть всех тех, кто осмеливался приблизиться к нему.
Рядом с ним, оставшись до конца, стоял его сын Филипп, которому не исполнилось еще 14 лет. Он, конечно, не мог еще помериться силой с английскими воинами, но, рискуя своей жизнью, предупреждал своего отца: «Отец, внимание: справа… слева… позади!» Когда, наконец, подавленный огромным численным превосходством король вынужден был сдаться, принц Уэльский, командовавший английскими войсками, счел за честь потчевать своего царственного пленника в своем шатре и произнес, лично наливая ему вино и подавая яства: «Сир, все мои рыцари, которые видели бой, согласны в том, что вы были самым доблестным воином».
Вне всякого сомнения, подобное участие коронованных особ в битвах было связано не с тем, что французские короли были вульгарными драчунами и принимали вызов каждого встречного-поперечного. Это было невозможно уже из-за сакрального (священного) характера особы короля. Его непосредственное участие в физическом контакте с противником происходило только тогда, когда этого требовали экстраординарные обстоятельства. Однако, когда в решающей битве наступал кризис и самопожертвованием было необходимо подать пример всем воинам, король, не задумываясь, бросался в гущу схватки.
Ясно, что при подобном отношении к войне со стороны главы государства и воинском менталитете, пронизывавшем всю элиту общества, знать королевства не могла не быть первой на поле сражений. В трагической битве при Азенкуре (25 октября 1415 г.), где французское рыцарское войско потерпело жестокое поражение, полегли чуть ли не все высшие должностные лица королевства. Хотя вследствие своего трагического недуга король Карл VI лично не участвовал в сражении, здесь отважно бились и пали смертью храбрых семь принцев крови, Коннетабль и Великий Адмирал Франции, Великий Гофмейстер, Главный смотритель вод и лесов, Архиепископ Санский, почти все байли (управляющие регионов от лица короля) севера Франции и великое множество графов, баронов и просто известных рыцарей.
Если учитывать, что Коннетабль-должность, примерно соответствующая министру обороны в современном государстве, Великий Адмирал-командующему военно-морским флотом, Великий Гофмейстер-главе администрации Президента, Главный смотритель вод и лесов — министру экономики и министру, ответственному за экологические вопросы, байли — полномочным представителям Президента в регионах и губернаторам, то все эти потери представляли собой примерно то же, как если бы в 1996 г. в трагическом штурме Грозного пали не только молодые солдаты и офицеры, а вместе с ними в первых горящих танках погибли бы несколько министров, десятки губернаторов, сотни депутатов, а прочих чиновников высшего ранга — без счета…
Таким образом, рыцарство являет собой прежде всего не «раскованных личностей», бьющихся с кем попало наподобие участников современных боев без правил, а элиту государства. Необходимо также обратить внимание на то, что рыцарь никогда не был одиночкой вроде героев голливудских фильмов. Вообще, средневековое общество было строго иерархичным и не мыслило себе «просто человека». Каждый занимал определенное место в сословной иерархии и вне этого места просто не существовал. Самым страшным для человека того времени было одиночество. Одинокий — значит ничтожный, хуже, чем нищий, и уж тем более хуже, чем последний крестьянин. Поэтому знатный человек должен был быть постоянно окружен свитой оруженосцев, пажей, наемных воинов, слуг, а в случае особо знатных персон-то и сверх того, целой свитой рыцарей.
В жизнеописании Жака де Лалена хроникер с гордостью отмечает, что его герой появился для поединка с мессиром Жаном де Бонифасом в окружении «по крайней мере пятисот конных. Среди них были графы де Сен-Поль, сеньор де Фьен, его брат, много знаменитых вельмож, как придворных герцога, так и его родственников…» Одиноко странствующий рыцарь — не более чем герой романов. Документы же доносят до нас совершенно другой облик рыцарства. Во французских архивах сохранились подробные документы, перечисляющие силы королевской армии, собранной в 1340 г. для ведения кампании против английского короля на севере Франции. Эта армия делилась на 12 отрядов (batailles).
В частности, отряд герцога Алансонского насчитывал 1268 тяжеловооруженных конных воинов (рыцарей и оруженосцев), каждый из которых имел своих слуг. Отряд делился на 134 подразделения. Самым большим было «знамя» самого герцога, в которое входило 73 тяжеловооруженных конных воина. 23 других отряда (рыцарей-баннеретов) имели от 60 до 14 рыцарей и оруженосцев. Также было 100 мелких отрядов («копий»), насчитывавших от 19 до 2 тяжеловооруженных воинов. Наконец, остальные состояли из «копий» по 2-5 человек, в которые входили только оруженосцы.
Если учитывать, что тяжеловооруженные воины (за исключением командира), входившие в состав небольших «копий», были в основном оруженосцами или конными «сержантами», видно, что каждый рыцарь был фактически командиром большего или меньшего кавалерийского отряда. Причем каждый из этих отрядов сражался, поддерживая прочно спаянный в единое целое строй так называемого «кон-рота» (conroi). Таким образом, являющий собой в мирное время представителя власти и элиту общества, рыцарь исполнял на войне обязанности, которые куда более сближают его с офицером, чем просто с отборным бойцом.
Военный командир, важная персона в гражданском обществе, насквозь проникнутом идеями иерархии, выполнения долга, служения, соблюдения строгих правил этикета, — рыцарь, разумеется, не мог вести себя как расхлестанный американский мужлан, одетый в псевдостаринную одежду, с оголенным торсом, каким представляется его образ в современных голливудских фильмах. Одним из важнейших стержней поведения рыцарей было строгое соблюдение правил того общества, столпом и опорой которого они служили. Это проявлялось прежде всего в неукоснительном соблюдении правил общения и этикета, считавшихся необычайно важными для средневекового человека.
Знаменитый нидерландский медиевист начала XX в. Йохан Хейзинга прекрасно резюмировал это стремление к соблюдение внешних форм: «Соревнование в учтивости… было до чрезвычайной степени развито… Каждый счел бы для себя невыносимым позором не предоставить старшему по рангу место, которое ему подобало». А придворный историограф герцогов Бургундских Шателлен заявлял: «Кто уничижается перед старшими, тот возвышает и умножает собственную честь, и посему добрые его достоинства преизобильно сияют на его лике».
Итак, рыцарство, прежде всего — это не куртуазное ухаживание за прекрасными дамами, хотя, конечно, оно составляло не малую часть рыцарской культуры, это и не бесшабашное махание различными вида ми металлических предметов, а выполнение норм поведения в строго иерархизированном обществе, которое рассматривало себя как триединое политическое тело, подразделяющееся на молящихся, сражающихся и трудящихся. Причем сражающимся отводилась роль вершения власти и правосудия.
Без сомнения, не все рыцари отвечали высоким этическим нормам, которые породило сознание человека того времени. Среди них были и грабители, и убийцы, и жестокие бесчеловечные эксплуататоры. Но не они определяли общий стиль поведения элиты, которая в большинстве своем осуждала все эти отклонения от нормы. Нормой же считалось самопожертвование на поле боя, способность без колебаний отдать свою жизнь за государя и отечество. Подобное отношение к своему долгу создавало определенный общий настрой элиты, который можно охарактеризовать как «духовную доблесть», именно эта духовная доблесть по мысли идеологов Средневековья и способствовала «благому управлению другими людьми в соответствии с божескими заповедями».
Источник
Комментариев нет:
Отправить комментарий